Хорал [litres] - Кент Харуф

В квартире было две спальни, мальчиков разместили с мамой в ее комнате, там они болтали, шутили, играли в карты, а ночью спали на полу, на тюфяках в изножье ее кровати, укрывшись теплыми одеялами. Они будто были в походе. Но большую часть времени они не могли находиться в ее спальне, потому что у матери снова участились приступы молчания, когда она хотела побыть одна в темноте. Эти приступы начались на четвертый день их пребывания в Денвере, после Рождества. Рождество обернулось разочарованием. Красный свитер, который они привезли маме, оказался слишком ей велик, хотя она и сказала, что он ей все равно нравится. Они не подумали о том, чтобы купить что-то тете. Мать подарила каждому по светлой рубашке и в один из дней, когда чувствовала себя получше, повела их по магазинам в центр города и купила им новые ботинки, брюки и несколько пар носков и трусов. Когда они подошли к кассе, чтобы расплатиться, Айк сказал:

– Это слишком, мама. Нам это все не нужно.

– Папа прислал мне деньги, – ответила она. – Неужели теперь просто уйдем?

В тетиной квартире было очень тихо. Тетя работала руководителем канцелярии муниципального суда, с кабинетом в администрации города, она занималась этим уже двадцать три года, и в результате у нее сложилось суровое представление о людях, их изворотливости и множестве способов совершения преступлений. Когда-то она три месяца пробыла замужем и с тех пор больше не рассматривала возможность нового брака. У нее остались две страсти: толстый рыжий кастрированный кот Теодор и телевизионная мыльная опера, которую показывали каждый будний день в час дня, когда она была на работе; она записывала этот сериал с религиозным рвением и смотрела по вечерам, приходя домой.

Мальчики тут же заскучали. Маме вроде как стало лучше, но вскоре к ней вернулись приступы молчания: она выглядела сломленной, ложилась в постель, а тетя говорила им, что они должны вести себя тихо и дать ей отдохнуть. Это случилось после того, как она зашла в комнату их матери как-то вечером и сестры проговорили за закрытыми дверями целый час, а потом тетя вышла и объявила:

– Вы должны вести себя тихо и дать ей отдохнуть.

– Мы ведем себя тихо.

– Ты со мной споришь?

– Что не так с мамой?

– Ваша мама слаба.

И тетя уходила на работу, а мать возвращалась в постель, лежала, закинув локоть на глаза в затемненной комнате, и мальчики были предоставлены сами себе в денверской квартире на семнадцатом этаже, из которой им строго-настрого запрещалось выходить. Они почитали немного, потом смотрели телевизор, пока не ослепли, но в нужный час ушли от него, чтобы не мешать записи тетиной мыльной оперы. У них оставался только балкон в гостиной, и они вышли на него, открыв стеклянную дверь. Балкон располагался над Логан-стрит и тротуаром, вдоль которого были припаркованы автомобили, и мальчики видели верхушки уснувших на зиму голых деревьев. Они стали выходить на балкон, наблюдать, как мимо проезжают машины, а люди выгуливают собак. Надевали пальто и оставались там все дольше и дольше. Вскоре они принялись бросать с балкона предметы. Начали с того, что перегнулись через перила и проверили, куда ветер понесет их плевки, затем придумали игру: чья бумажка улетит дальше, – и бумажки парили, как перышки, а мальчики разработали систему подсчета очков за дальность и место приземления. Но все это было слишком непредсказуемо. Многое зависело от ветра. Они обнаружили, что бросать твердые предметы лучше. Особенно яйца.

Это продолжалось пару дней, пока кто-то из жильцов дома не сообщил тете. Придя вечером с работы, она сняла пальто, повесила его, затем взяла обоих мальчиков за запястья и привела в комнату матери.

– Ты знаешь, чем эти двое тут занимаются?

Мама привстала с постели.

– Нет, – ответила она.

Ее лицо вновь выглядело бледным и осунувшимся.

– Но вряд ли они делают что-то очень плохое, – предположила она.

– Они кидают яйца на тротуар.

– Откуда?

– С балкона. О, очень умно!

– Правда? – спросила она, заглядывая им в лица.

Они стояли и бесстрастно смотрели на нее. Тетя все еще сжимала их запястья:

– Да, правда.

– Что ж, уверена, они больше так не будут. Им просто нечем тут заняться.

– Больше не смогут. Я этого не потерплю.

И на этом все закончилось. Им запретили выходить на балкон.

В конце недели они проснулись ночью в темноте и обнаружили, что матери нет в комнате. Они открыли дверь и вышли в гостиную. Свет не горел, но штора, закрывавшая балконную дверь, была отодвинута, и городские огни сверкали по ту сторону стекла. Мать сидела на диване, укутавшись в одеяло. Хотя она не спала, насколько они могли видеть, она и не двигалась.

– Мама?

– В чем дело? – спросила она. – Почему вы встали?

– Мы искали тебя.

– Я тут, – ответила она. – Все хорошо. Идите спать.

– Можно посидеть с тобой?

– Если хотите. Но здесь прохладно.

– Я возьму одеяло, – сказал Айк.

– Но вам тут не понравится, – сказала мама. – Я не лучшая компания.

– Мама, может, вернешься домой? – спросил Бобби. – Что тут хорошего?

– Нет. Пока рано, – ответила она.

– А когда?

– Не знаю, – сказала она. – Я не уверена. Вот. Придвигайтесь поближе. Вы замерзнете. Мне стоило прогнать вас обратно в постель.

И они долго сидели и глядели в окно.

Мальчики были рады, когда на другой день за ними приехал отец. Им не терпелось вернуться домой, но они чувствовали растерянность и неловкость: не хотелось оставлять мать в Денвере в квартире сестры. В дороге Гатри пытался их разговорить. Но они мало что рассказывали. Не хотели предавать мать. Поездка тянулась очень долго. Дома, когда они оказались наверху в своей спальне, им стало легче. Они выглянули во двор и увидели загон для лошадей, ветряной насос и конюшню.

Макфероны

В промежутке между Рождеством и Новым годом занятий в школе не было. Виктория Рубидо оставалась за городом, в старом доме у проселочной дороги с братьями Макферонами, и время тянулось медленно. Кое-где на земле лежал грязный лед, погода стояла холодная, температура не поднималась выше точки замерзания воды, ночи были морозные. Девушка сидела дома, читала популярные журналы, пекла на кухне, а братья приходили и уходили: кормили сеном скот, рубили лед в поилках и пристально следили за протеканием беременности у двухлетних телок, поскольку с ними всегда больше всего проблем при отёле, а потом